Пока Рик пытался уговорить видеоустройство на входе центра контроля заболеваний открыть пуленепробиваемые железные двери, то и дело выкрикивая какой-то бред о детях, смысле жизни и благородстве, Дэрил уже продумывал план отступления – со всех сторон их теснили вечно голодные ходячие. Половина группы выживших была готова отдаться в руки – или что там у них осталось – полуразложившихся мертвецов добровольно, лишь бы продолжительные скитания по зараженной окровавленной земле закончились. Диксон тихо злился, часто поминал Господа нехорошими словами, пытался вернуть группке нерадивых беженцев хотя бы толику энтузиазма и временами хотел половину этой самой группы перестрелять, чтобы, черт бы их побрал, не мучились. Впечатление было, будто одному ему, Диксону, хорошо, как на Майами-Бич.
– Да никого там, блядь, нет! – не выдержав, рявкнул Дэрил, за долю секунды до того, как дверь таки открылась. Мужчина негодующе сплюнул себе под ноги, повернулся и спиной попятился к заветному входу, отстреливаясь от ходячих, что подошли уже слишком близко к людям.
В общем, несмотря на то, что мужик, встретивший их не хлебом и солью, а хмурым взглядом, заряженной винтовкой и требованием сдать кровь, Дэрилу категорически не нравился, в ЦКЗ оказалось неплохо. Не дом родной, конечно, но пока есть виски и теплая вода, реднек готов был терпеть.
Полностью и целиком Диксон осознал, что там, наверху, настоящий апокалипсис, когда залез, скинув наконец с себя потные и виды видавшие тряпки, под струи горячей воды. Это осознание на секунду заполонило его разум, породив чувство мимолетного страха – будто падаешь в пропасть. Он был рад горячей воде так, как не был бы рад бутылке дорогущего виски всего лишь пару месяцев назад. Это проклятое нашествие нечести навсегда изменило их и до этого жалкие жизни. И с этим действительно сложно свыкнуться, даже спустя сотни убитых ходячих.
Охотник старательно отодвинул эти мысли на задний план и отправился на разведку. В руках у профессора во время их радушной встречи была весьма внушительная военная винтовка, может, у него найдутся и болты? От самодельных стрел у Дэрила уже все руки в занозах, и это порядком достало. Болты и в самом деле были на вес золота. А золотом, как частенько поговаривал мужчина, семью не защитишь.
Профессор увлек его на общую пирушку, лично выдал в руки бутылку виски и попросил оставить «уже достаточно окровавленный мир» до завтрашнего утра. Диксон непонятливо фыркнул, но, пропустив пару глотков самого среднестатистического пойла, успокоился. Еще через пару он окончательно расслабился и начал нести околесицу.
– Хочу видеть, как ты покраснеешь, малыш, – говорит он Гленну, похабно улыбаясь. Все смеются, он тоже, только вот одному китайцу, похоже, не до смеха. Корейцу, – мысленно поправил себя мужчина. – Хотя, впрочем, без разницы.
В итоге, когда профессор смачно омрачил им праздник россказнями о французах и массовом суициде, в комнате никого не осталось, кроме Гленна и Дэрила. Для отчета – очень пьяного Гленна и лишь слегка пьяного Дэрила.
– Годы тренировок, парень, – резюмирует Диксон и тащится с корейцем в его же спальню.
То, что было потом, Диксон помнит смутно. Ну или просто не решается лишний раз задевать эти свои воспоминания.
Карты, виски, Гленн без футболки, бейсболка летит куда-то в угол, разбитый бокал с вином. Мятые мокрые простыни, приглушенные стоны, перевернутая вверх дном комната и многозначительное утреннее «больше никогда на давайте мне пить» Гленна и «пойду-ка я опять напьюсь» Дэрила. Это, в общем-то, и было всем тем, что охотник силился никогда не вспоминать.
Потом они похоронили Дженнера и Джеки под обломками рухнувшего как карточный домик ЦКЗ, выжали разом педали газа и направились подальше от этого проклятого богом места. И как результат – выжившие пилигримы осели на ферме таких же чудом выживших Гринов, живущих тут уже больше сотни лет.
– Возвращение к истокам какое-то, – сам себя развлекает Диксон, – сюда бы Мэрла, ковбойские шляпы и пару дисков с убойным кантри.
О Мэрле Дэрил старался не вспоминать, но, впрочем, у него как-то не особенно получалось. Мэрл жил рядом фантомным образом, и Дэрил постоянно сравнивал себя со старшим братом. И лучше бы он этого не делал, ибо с очередным таким сравнением настроение летело к тартарам, стрелы мимо целей и слова не тому, кому надо бы их услышать.
После инцидента, как называл это Гленн, в ЦКЗ, Дэрил пару раз попытался реинкарнировать те приятные моменты, что с ними приключились далеко не в пьяном бреду, но и, в принципе, не в трезвой реальности, но корейский разносчик пиццы очень быстро дал ему такой отворот-поворот, что у мужчина голова закружилась. Реднек смачно выругался, но больше не пытался. Жизнь дороже.
Честно говоря, Дэрил не считал, что в сложившейся – или даже в изрядно смятой – ситуации дело обстояло в нем. В себе-то он бы засомневался в последнюю очередь, особенно, если их с Гленном сравнивать. Но внутри все натянулось потуже любой тетивы, когда этот самодовольный индюк, чуть ли не падая с лошади, ехал позади гриновской средней дочери, Мэгги, улыбаясь так, будто все ходячие мертвецы вымерли по второму разу.
Диксон сощурил пронзительные голубые глаза, то ли от закатного солнца, то ли от слепящего самодовольного вида корейца. Когда на одной территории два охотника – это еще терпимо. Но когда у этих охотников появляется одна и та же цель – это уже не дело, нет.
Дэрил знал, конечно, что нельзя сравнивать человеческие отношения с охотой, но по-другому он попросту не умел. Вся его жизненная философия держалась на простых принципах – принципах охоты и выживания. Секс с Гленном в перерывах между отстрелом зомби – это не вписывалось ни в какие рамки, кои он старательно для себя придумывал всю свою сознательную жизнь. Да и Мэрл бы… да к черту Мэрла.
То, что медленно закипало в Дэриле все это время, начало бурлить, норовя выплеснуться через край. Это не то чистая злость, не то охотничий запал. Ему хотелось поочередно убить Гленна, Мэгги и даже несчастных и ни в чем не повинных лошадок. Вогнать пару самодельных стрел им в головы и потом сказать Рику, что зомби поумнели, отняли у него арбалет и поубивали всех ему же неугодных, но он кое-как сдержал в себе собственные страсти и зло зашагал в сторону разбитой палатки, планируя выстрогать еще пару стрел, так, чисто на всякий случай.